Медленно я переступала с камня на камень и видела отражение звёзд всё более и более размытым...
Если соскользну, то разобью голову и останусь в этом озере. Буду смотреть на две нефритовые луны – лишь бы повезло упасть на спину – пока глаза совсем не сомкнутся.
– Больше не могу идти. – Я опустилась, Фа Тао молча сел рядом, обхватив за плечи и позволив уткнуться головой в его грудь. – Будешь по мне скучать?
– Да. – Этот жестокий человек, кажется, совсем не печалился грядущим расставанием. – Мне будет не хватать сказаний о твоих богах.
Вот ведь. Нет бы придумать что-то про мою добрую душу и собачью верность.
– Моих? Ну, может… я и не знаю, кто мои боги. – Сама не заметила, как взяла локон длинных волос Фа Тао и стала наматывать на палец.
– Мне сегодня приснилась история про тьму и ночь, день и свет. – Он смахнул что-то с моей спины.
– А… возникновение Эреба и Никты из Хаоса. Эфира и… я вспомнила! День – это Гемера. Как ты видел? Это?
– Красиво. Как ты и рассказывала...
Тёплый и равнодушный голос, повествующий о вдохновлённом мною сне, смешался с образами прошлого, что я помнила, точно то иная жизнь и едва ли моя: я тогда привыкла к небу с одной лучной, яркому солнцу злотых дней, научилась говорить и читать по-ионийски. Космас, названный брат, подарил свиток с историей о том, как тёмно-синий Хаос, искрящийся огненно-воздушными призраками, исторг землю и Тартар. Гея, что являла собой и стихию, и божество, дышала холмами, ревела трескающими горами и пела зелёными долинами; порой она сгущалась в фигуру, в которой человек мог узреть подобие себя. И фигура та простирала руки к небу – оно, будучи божеством Ураном, облаками целовало свою возлюбленную…
– Фа Тао, – в глазах покраснело, в груди и по всему позвоночнику пробежала колючая молния и невольно я высвободилась из прохладных объятий. – Пожелай мне вернуться в Ионию.
– Но ты и там умерла…
– Человеком. – Прохрипела я, почти проглотив последние звуки.
С новым импульсом, исходящим из-под ключиц, мои пальцы напряглись и скрючились у сердца мужчины, успевшего поймать меня за оба запястья одной рукой. Вторая ладонь моего друга превратилась в длинные жидко-обсидиановые когти, которые легли мне на шею. Всё правильно. Либо я ломаю рёбра и разрываю вены ему, а потом всех, кого найду и захочу сожрать, либо он…
– Ты меня слышишь?
Да. Только голос мне уже не принадлежит. Я киваю. Кажется, по щекам текут слёзы. Или кровь…
– Прощай. Найди свой мир.
Вот и всё. Перед исчезновением во тьме, где нет памяти, чувств и кого-то рядом, я почувствовала, как лба касаются его нежные губы, ледяное равнодушие обсидиана разжигает рану от плеча до уха, а тело крошится.
